Кожа покрылась мурашками, когда он слегка прижал лезвие ножниц к коже. Тяжесть металла сжала кожу под собой, но не поранила. Все находилось на тонкой грани доверия и страха, заставляя мое сердце трепетать.
Кью казался настолько потерянным, когда разрезал материал около пупка. Он говорил не покидать его, быть с ним здесь, а сам, кажется, полностью отстранился от того, что сейчас происходит. Его лицо было немного нахмурено, он погружен в себя. Кью там, в своих воспоминаниях и мыслях. Он вспоминает вещи, которые ранят его, заставляют его тело дрожать. Я бы отдала все, чтобы последовать за ним, в мир его воспоминаний, в его душу, чтобы понять, где именно живет его сущность — во тьме или в свете.
Я пошевелила руками, проверяя, насколько туго затянут материал вокруг моих запястий. Трусики плотно затянуты. Я начала слабо извиваться. Его взгляд вернулся ко мне. Он моргнул, прогоняя тени прошлых воспоминаний.
Держа в руке ножницы, он наклонился ближе и впился пальцами в мое запястье, пуговица на его джинсах врезалась мне в живот. Ткань его одежды поддразнивала мои соски, превращая их в болезненные горошинки.
— Ты понятия не имеешь, насколько сильно я хочу трахнуть тебя.
О боже. Его голос зажег каждую часть меня. Я бездыханно прошептала:
— Ну и что тебе мешает? Или для начала ты хочешь наслаждаться моими мучениями?
Он отстранился, его челюсть дернулась.
— Ты думаешь это мучения? Я могу делать все намного хуже, эсклава. — Он потерся своим пахом об меня, прижав мою попу к столбику кровати своим членом. — Я хочу сделать это, — пробормотал он с сильным акцентом. — Je tiens à te faire hurler. (прим. пер. фр. — Я хочу заставить тебя кричать) — Он не произнес это сексуально, игриво, он сказал это с такой страстью, что я не смогла вообразить себе ничего, кроме плетки, боли и крови.
Это было последней каплей.
Моя похоть превратилась в страх, и я вновь застонала, но в этот раз это была мольба.
— Пожалуйста... ты не должен заставлять меня кричать. Ты можешь просто взять меня. Я твоя.
Он зловеще засмеялся.
— Ты не понимаешь кое-чего, да, эсклава? Твое разрешение не возбуждает меня. Я должен отобрать у тебя нечто, чтобы что-то почувствовать. Ели ты думаешь, что я не похож на тех мужчин, которые тебя изнасиловали, то ты ошибаешься. Что-то во мне сломано, мне нужна твоя боль, чтобы кончить, — он яростно ущипнул мой сосок, я закричала.
Боль перешла в удовольствие, согревая, делая меня влажной. Если Кью был жестким, нуждался в боли, чтобы наслаждаться сексом, то и я тоже. Я, возможно, прожила всю свою жизнь, не подозревая того, что ключ к моему удовольствию — боль.
Кью своей грубостью показал мне что-то запретное... показал, что мне нравится подчиняться, не только в легких ролевых играх. Нет, мне нужно было бесспорное подчинение.
Мой разум озарил свет от осознания. Я не милая, невинная девочка, которая хочет сахарную вату и сонеты. Я борец, шлюха, женщина, которой нужно приручить свое собственное тело.
Пока я стояла, привязанная к кровати моим владельцем, который порочно рассматривал меня, обещая боль, я вновь изменилась. Куколка того, кем я была, разорвалась, позволяя мне взлететь. Я расправила новоприобретенные крылышки и стала больше, чем Тесс. Я стала извращенной, дорожила принадлежностью, упивалась тем, что мной владели. Стала той, кто хотела, чтобы Кью причинил ей боль.
Пламя разгорелось в животе, я обнажила зубы и выплюнула:
— Я не позволю тебе трахнуть меня.
Все резко замерло.
Кью. Я. Время.
Мир пошатнулся, пока Кью пытался понять меня. Мы пялились прямо в глаза друг другу, отражая извращенность, находили ее отражение в глазах друг друга. Связь между нами ярко вспыхнула, скрепив нас сияющими узами, связав вместе. Я наслаждалась этим, принимая мою истинную сущность, прежде чем Кью осознал, что я предложила.
Медленно все тело Кью двинулось — хищно, плавно как акула.
— Ты не позволишь мне трахнуть тебя, эсклава? — восхищение буквально сверкало в его взгляде, переплетаясь с темной жаждой. — Я уже трахал тебя. И с чего ты решила, что я хочу повторить это?
Я толкнулась бедрами вперед, ударяясь своим лоном о его напряженный член. В тот момент, как я стала «упрямой жертвой», Кью стал еще тверже. Его член был будто железный, твердый и жесткий.
— Мне плевать, хочешь ты или нет. Я говорю, что тебе не поз...
Он придавил меня своим телом, столбик впился в мою спину, когда его рот завладел моим. Язык приоткрыл мои губы.
Я хныкнула, растаяв, желая поцеловать его в ответ. Но роль, которую я играла, не позволяла подобное. Роль, я должна играть.
Его губы клеймили меня, выпрашивая еще один стон, а не ругательства. Его язык подчинил мои чувства, вынуждая сражаться, отбиваться, пробовать, поглощать. Ответила ли я на поцелуй? Нет. Я боролась за дыхание.
Я взбрыкнула, разрывая поцелуй, едва дыша.
Он вновь повернул ножницы ко мне, спокойно разрезая пояс моих шорт. Он пробормотал:
— Хочешь, чтоб я остановился?
Боже, нет. Ни за что.
— Да, ублюдок. Я не позволю тебе сделать этого. Это ненормально. Неправильно. Отпусти меня.
Его тело задрожало от невысказанных эмоций, удерживая зрительный контакт, он резанул снова.
Я вздрогнула, когда металл продолжил спускаться ниже и ниже, задевая киску.
— У тебя нет разрешения. Остановись.
В глазах сверкал вызов, и он сознательно начал действовать медленнее, приостанавливаясь, разрезая одежду.
В тот момент, когда он разрезал у промежности, шорты распались на части и упали на пол. Если бы Кью прикоснулся ко мне, я бы воспламенилась. Мои влажные трусики прилипли к коже. Мое притворство вынуждало жажду разгореться в лесной пожар.